О том как Нон и Ма-Ра в конце пришли к консенсусу.



Ма-Ра удивился, когда в палату вошел Нон. Он поставил узелок рядом с кроватью больного и, посмотрев ему в глаза, опустился рядом на пустовавший стул. Ма-Ра как раз предавался самозабвенному рыданию, и ранний визит такого важного гостя его озадачил. Не в состоянии ничего сообразить, Ма-Ра жалобно пролепетал:
- А где Вучети?
Нон еще раз посмотрел Мареньке в глаза.
- Оставь в покое бедного Вучети. Я за него.
С тех пор как наставник притащил Ма-Ру домой, у него как будто плотину где-то внутри прорвало – его глаза не высыхали сутками. Вот и сейчас слезы сами собой лились из глаз, и остановить их было невозможно. Ма-Ра опускал голову, старался незаметно их стереть, втянуть обратно – ничего не получалось, они подкатывали и подкатывали. Это выглядело смешно. И это было позорно и больно одновременно, - совсем не так, когда рядом находился Вучети. Когда рядом был Вучети, слезы приносили облегчение. Молодой священник всегда с пониманием относился к этому униженному состоянию. Когда же рядом был Нон, плакать было стыдно. Ты плачешь, а он смотрит на тебя оценивающе. И хотя воспитание и военная выправка не позволяют ему говорить тебе гадости, в его взгляде читается величайшее презрение. Он, могучий и состоявшийся воин, талантливый ученик, отец, высокий статный красавец, опора своего народа… сидит рядом с ничтожеством, спустившим свою жизнь в помойку, паразитом на теле общества, просто мерзким плаксой и безответственным лодырем, худым, как спичка, исколотым иголками, с кучей бинтов, болезненным и синюшным.
Он не будет снисходителен к слезам, он не поймет их, как Вучети, и не прижмет к груди, как наставник. Он будет просто выполнять свой долг, показывая собственную силу и благородство. Будет кормить и смотреть в глаза, и презирать.
- Уйди… - отвернувшись и закрыв рот рукой, прошипел Ма-Ра. Как ему не хотелось выглядеть жалким перед своим извечным соперником! Нон еще, как назло, почему-то не спешил уходить. Наверное, утверждался в мысли, что перед ним совершенная бестолочь.
- Тебе еще что-то надо? – спросил Нон ровным голосом.
- Нет… - выдавил Ма-Ра сквозь руку.
Нон все не уходил. Боже, когда же это закончится?
- Ма-Ра. – после долгой паузы, произнес воин. Интонация обещала начало серьезного разговора. Маренька собрался с духом и все-таки остановил поток пылающих капель. Размазав остатки по кислой роже, он повернулся к Нону, не поднимая на него глаз.
- Ма-Ра, я хотел с тобой поговорить. – Каждая фраза произносится с величественной расстановкой.
- Ты? Со мной? Зачем? – Ма-Ра так хотел придать своему голосу нечто похожее на иронию, а вышел какой-то невнятный судорожный шепот.
- Перестань плакать. – повелел Нон. – Всю жизнь не проплачешь.
- Захочу – и проплачу! – огрызнулся Ма-Ра, как маленький ребенок, когда ему грозит пальцем взрослый.
Нон посмотрел на него со своей особой благородной жалостью.
- Дурак ты, Маренька. Дурак, эгоист, бездельник, лентяй, неуч и полный олух. Ты стал совсем как этот твой Кассе.
Тут Ма-Ра аж язык проглотил от возмущения – его сравнивают с этим мерзким толстым слюнтяем, с этим жалким подобием человека!..
- А ты – индюк надутый, командир хренов! – не остался в долгу Маренька. -Ты пришел, чтобы помоями меня обливать?
- Нет, не за этим, – спокойно ответил Нон. – Я хотел положить конец нашей старой распре. Она себя изжила.
Просто и ясно. Только Ма-Ра как-то не спешил прощать своего соперника, все-таки он был человек вредный и очень крепко держался за старые обиды. Потому он поджал губы и снова отвернулся. Нон опустил голову и издал вздох.
- Слушай. Тебе самому не надоело? Как был ребенком, так и остался… Только теперь ты ребенок в теле старика.
- Да, я ребенок! Ребенок! – оборвал его Ма-Ра, резко повернувшись. – Ребенок, до которого никому никогда не было дела! Все только и знают что с грязью меня мешать…
- Аа! – оживился Нон. – Сейчас, небось, наш Маренька будет рассказывать, как ему не хватало любви. Мы росли вместе, я знаю тебя как облупленного! Тебе давали любви столько, сколько ты заслуживал. Что? Что ты так смотришь? Лагатос хочешь мне припомнить? Она не игрушка, из-за которой дерутся мальчики. Она женщина, и выбирает она сама! И никогда, слышишь, никогда она не была твоей!
Нон перевел дух, понимая, что его занесло далеко от степи перемирия. Ма-Ра опустил голову и даже спорить перестал. Наверное таки что-то понял…
- Ма-Ра, - снова спокойно начал Нон. – Невозможно жить одной ненавистью. Ненависть разъедает изнутри. Вон, тебя уже настолько продырявило, что вода хлещет как из решета.
- - Пошел ты…
- Пришло время положить этому конец. Жить с ненавистью дальше невозможно. Я был не прав. Ты был не прав. Все мы были не правы. Мы росли вместе, и ты мой брат, а братьев не бросают. Надоели эти постоянные недоговорки… Пусть прошлое остается в прошлом.
Ма-Ра поднял на него глаза и его взгляд остановился. Нон смотрел ему в самые зрачки.
- Помнишь, Маренька, когда мы были детьми, то свои обиды друг на друга писали на палочках, а потом их ломали и мирились?
- Ну, помню. И что?
Вместо ответа Нон протянул ему два сучка, на которых было вырезано слово «ненависть». Одну палочку он взял в кулак и сломал пополам, после чего выбросил половинки в открытое окно. Ма-Ра посмотрел на вторую палочку, которую Нон положил на кровати. Он смотрел на нее очень долго. Вечный соперник замер в ожидании, но ничего не произошло. Эти несколько минут ожидания казались вечностью. Не дождавшись ответа, Нон вздохнул и отправился к двери. Тут за его спиной раздался треск. Обернувшись, он увидел Ма-Ру, стоящего у окна с двумя половинками.