среда, 05 мая 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
пятница, 30 апреля 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
У Ма-Ры, когда он еще жил на Бударане, было много приятелей, - таких же сирот, как и он сам. Ну и, стало быть, они все вместе жили в одном доме (каждый в своей комнате) и вместе работали по хозяйству. Он их всех терпеть ненавидел, что харАктерно.
Лагатос (на заднем плане) - его первая и последняя бударанская любовь. Просто чудо-баба, очень правильная и самостоятельная, да и ваще фигурой так больше на южанку похожа. Ма-Ра к ней все время клеился, но неудачно, так как для нее он был пьяницей и неудачником.
Вучети (пацан спереди, голый до пояса) - единственный настоящий друг Ма-Ры, наполовину рицка. Очень добрый и покладистый, никогда ни в чем не откажет. Правда, ему приходилось шифроваться среди грубой солдатни, поэтому изредка может выкинуть какую-нить пошлую шутку, нарисовать хуй на зеркале и прочее. В остальном же это настоящий бударанский священник. Следит за своим телом, не употребляет всякой гадости, рассказывает легенды и любит много и долго бывать на природе. Он первый познакомил ма-Ру с Загуром.

Нон (слева) - пара для Лагатос и вечный соперник нашего ГГ. Тоже считал его неудачником, но чувствуя свое полное превосходство, относился даже как-то с жалостью. Как говорил Ма-Ра, "Нон - честный гражданин и весь из себя такой вождь". Короче, альфа-самец.
Хеас (справа) - мерзкий тип со скверным характером, алкоголик, брутален, жесток. Часто отвешивал ГГ пиздюлей.
ну и посередке на полу в раскорячку вы сами поняли кто)

Лагатос (на заднем плане) - его первая и последняя бударанская любовь. Просто чудо-баба, очень правильная и самостоятельная, да и ваще фигурой так больше на южанку похожа. Ма-Ра к ней все время клеился, но неудачно, так как для нее он был пьяницей и неудачником.
Вучети (пацан спереди, голый до пояса) - единственный настоящий друг Ма-Ры, наполовину рицка. Очень добрый и покладистый, никогда ни в чем не откажет. Правда, ему приходилось шифроваться среди грубой солдатни, поэтому изредка может выкинуть какую-нить пошлую шутку, нарисовать хуй на зеркале и прочее. В остальном же это настоящий бударанский священник. Следит за своим телом, не употребляет всякой гадости, рассказывает легенды и любит много и долго бывать на природе. Он первый познакомил ма-Ру с Загуром.

Нон (слева) - пара для Лагатос и вечный соперник нашего ГГ. Тоже считал его неудачником, но чувствуя свое полное превосходство, относился даже как-то с жалостью. Как говорил Ма-Ра, "Нон - честный гражданин и весь из себя такой вождь". Короче, альфа-самец.
Хеас (справа) - мерзкий тип со скверным характером, алкоголик, брутален, жесток. Часто отвешивал ГГ пиздюлей.
ну и посередке на полу в раскорячку вы сами поняли кто)

среда, 28 апреля 2010
понедельник, 26 апреля 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
Ну вот, поскольку сейчас у меня большой загруз в институте и я ничего не могу выродить... Не устроить ли флешмоб?
Дорогие мои ПЧ, я словил себя на мысли, что никогда не видел ваших лиц ИРЛ.
Явите мне свой лик! Это будет мой маленький каприз. Какое-никакое а развлечение.
Дорогие мои ПЧ, я словил себя на мысли, что никогда не видел ваших лиц ИРЛ.
Явите мне свой лик! Это будет мой маленький каприз. Какое-никакое а развлечение.
пятница, 16 апреля 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
вторник, 13 апреля 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
Пылающему!
(Он сам напросился)

(Он сам напросился)

пятница, 09 апреля 2010
среда, 07 апреля 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
Очередная история из Степи. Странная, сыроватая, но что имеем.
________________________

Новый король очень много болел. То ли климат Степи подорвал его здоровье, то ли травмы детства давали о себе знать, но становилось ему день ото дня все хуже. Коршунам это не нравилось: они только недавно схоронили слепого Неглегора и уже надеялись обрести сильного и здорового правителя. А тут на тебе! Да и врачей в Степи не густо, а которые и есть – вояки, что с них взять? Водку с мятой смешают – на, лечись.
Делов-то!
Поэтому мучениям короля Шуригена не было пределов. Почти каждый день у него начинался с мигрени, потом добавлялась ломота в костях, далее его тошнило… Доходило даже до того, что правитель, скрывшись с глаз долой, снимал свой шлем-корону и опускал голову в реку. Потом он звал всех известных ему коршунов, которые знали хоть один способ как умерить головную боль. Те размешивали все, что могли найти в Степи, грели на огне и поили разными отварами своего короля, на некоторое время даруя ему радость жизни без боли.
А с утра все начиналось сызнова.
Кривуца-Вдовушка (вот уже год как бывший советником короля) смотрел на это все, и его беспокойство росло. Если так дальше пойдет – он останется без своего покровителя.
- В поход нам надо. – сказал он как-то, подкатившись к Шуригену. – Сам видишь, еды у нас мало, сырье закончилось совсем. И с тобой нужно что-то делать! Скоро холода, будешь так головой маяться – скоро и концы отдашь. А нам еще на каменные квартиры переселяться.
Шуриген бросил в Кривуцу камнем и начал костерить на чем свет стоит и его, и покойную мамашу, и всех коршунов, и саму Степь. Он кричал, что лучше знает, и чтоб советник катился к черту.
А через два дня король, напичканный самодельными лекарствами, уже был в седле и вел своих ребят на грабеж.
Такие вот дела творились…
День как день, городок был бедный, электричеством в нем и не пахло. Сарай на сарае. И все было как обычно – налетели, перерезали, женщин за космы – и на деревья. Город жечь не стали, не всё еще вынесли.
Шуриген не стал слезать с коня. Сонный, он сидел в седле, закутавшись в свой перьевой плащ, и из-под стального козырька следил за надоевшими уже картинами резни своими красными воспаленными глазами. Его бил озноб.
Кривуца был рядом и тоже на коне. Он посматривал на своего повелителя краем глаза, в то же время следя за ходом огромной драки, - сам Шуриген уже не мог за этим следить.
Дрянное лекарство улетучивалось, голова наполнялась свинцом и болью, тошнота подкатывала к горлу.
- Я тут бывал… - сказал король, сделав движение подбородком в сторону большой группы зданий, и почему-то головой склонился к гриве своего скакуна. Советник вздрогнул, таким слабым показался ему голос короля. Согнувшись, Шуриген продолжал бормотать:
- Ты смотри… пять этажей… Городская управа… Я знал тут женщину… единственную женщину, которую я любил…
Не договорив, он слез с коня медленно, качаясь во все стороны, как пьяный. Нэй испугался не на шутку: никогда еще Шуриген, этот махровейший женоненавистник, никогда он не говорил «единственная женщина, которую я любил»! Вероятно, ему настолько плохо, что он начал бредить. Хорошо, что коршуны его не слышат: какой позор для их короля!
А тем временем король-коршун направил неуверенные шаги к стене какого-то ободранного одноэтажного дома, ухватился за нее руками, но ноги его подкосились, и он сполз – точнее даже упал.
- Шуриген! – заорал советник. Спрыгнув с коня, он подбежал к лежащему в пыли Намко и перевернул его на спину – из носа предводителя лилась кровь.
- - Ну, твою мать… - выдавил сквозь зубы Кривуца, какое-то мгновение соображая, что дальше делать. Лекарство! Королю же в халяву пузырек сунули… Кривуца быстро нашел его и свинтил крышку, поднося пузырек к залитым кровью губам Намко.
- Пей!
- Не могу…- простонал король.
- Через «не могу»! – крикнул советник, разжимая пальцами его челюсти. И тут же получил удар по шлему.
- Пошел вон!! – заорал Шуриген, поднимаясь на локтях. Нэй успел заметить его затуманенные глаза перед тем как он рванулся к двери дома и, полулежа, начал бить в нее кулаком:
- Хульчия! Хульчия, открывай! Это я, Кёте Намко! Открой, Хульчия!
- С ума спятил… - почесал за шлемом Кривуца.
- … Открой, умоляю! Это я! Это я… - продолжал надрываться король, царапая дверь пальцами, потом их же запуская под шлем. Упершись руками в дверь, он внезапно заревел, как раненый бык и стал колотиться в дверь головой. Нэй, чувствуя, что он слабеет, зажал его в кольцо своих рук, как бьющуюся в истерике бабу, а потом залепил ему пощечину.
- Закрой рот! Ты сошел с ума!
- Я хочу сдохнуть!
- Шуриген! Кёте!! – затряс короля Кривуца. - Посмотри на меня, посмотри мне в глаза! Давай, разожми зубы, я волью тебе отвар… Слышишь? Кёте! Нельзя, чтобы тебя видели в таком состоянии. Тебя свои убьют, свои убьют, понимаешь? Поднимайся!
- Не могу!
- Через «немогу»!
Дверь открылась, на пороге - старуха. Нэй увидел женщину и аж челюсть уронил от удивлени. Тут баб живьем сжигают, гарь аж сюда доходит, и визги тоже, а она как ни в чем ни бывало сидит в своей конуре… Это, что ли, и есть та самая любовь предводителя?
- Хульчия!.. – прохрипел Шуриген.
И вот уже эта дряхлая старушенция хватает за шиворот самого повелителя Степи, и тащит его в свою хибару, а он плетется за ней покорно, как теленок. Ничего не понимая, Нэй вынул нож и забежал внутрь, прикрыв за собой дверь. Лучше бы коршунам не видеть своего короля в такой компании. А если они увидят – надо будет что-то им соврать… С короля что возьмешь? Он не в своем уме. Да и Кривуца хорош: зачем позволил этой сморщенной, как печеное яблоко, бабе увести с собой своего предводителя? Почему и сейчас стоял он у дверного косяка и смотрел, как старуха снимала с Намко шлем, обнажая то, что никто кроме коршунов не должен видеть? Вот уже и одежда спала, открылось белое тело с вытатуированными картинами – женщиной, посаженной на кол, большим коронованным коршуном, малым коршуном без короны, череп, разрубленный пополам саблей…
- Труби отступление. – сказал тихо Шуриген, даже не глядя в сторону советника. Согнувшись пополам, сидел он на разбитой лежанке и ладонями закрывал лицо, а та, которую он назвал по имени, ставила на табурет рядом с ним медные дымящиеся миски и какие-то бутылки.
- - А ты как? – неуверенно спросил Нэй короля.
- Я догоню. Пусть не жгут.
Кривуца помолчал.
- Я вернусь, - сказал. И выбежал.
С прощальным свистом вскочили коршуны на своих коней и только их и видели. Остался от города только безлюдный костяк и гора костей на пустыре…
А повелитель Степи сидел в старой халупе, как и пятнадцать лет назад, и старая Хульчия старательно выпаривала его голову, не произнося ни слова. Шуриген сидел покорно и терпел все это разнообразное зловоние, как будто он был не король коршунов, а никчемный маленький раб. Всего лишь несколько часов удалось ему побыть человеком снова, и готов он был, как и прежде, рассказывать старухе Хульчии свои маленькие обиды и страдания – единственному человеку в его жизни, который его слушал. Но Хульчия больше не хотела слушать его, а Шуриген не мог и слова выдавить. Только изредка натыкались друг на друга быстрыми взглядами…
За этим немым диалогом и застал их вернувшийся Кривуца. Он встал на прежнее место, скрестив руки на груди, в одной из которых был зажат кривой нож. Хотел было что-то сказать старухе, мол, если дернешься – шкуру спущу этим ножом. Но старуха даже в его сторону не смотрела, как будто Нэй был пустым местом.
Советник не мог понять произошедшего. Почему человек, убивший свою мать, стал в один миг таким слабым и малодушным? Почему вдруг кинулся к какой-то знахарке, а не увез в Степь какого-нибудь городского врача? Подумаешь – любил! Коршунам нельзя любить женщин, сам Намко это говорил. Да и не говорил – прямо таки пел!
И вот на тебе… Всю идеологию коту под хвост.
На улице была ночь, когда оба коршуна вышли из дома. Старуха безмолвно стала на пороге. Намко, пошатываясь, развернулся к ней и посмотрел на прощанье, но услышал такие слова:
- Забудь и меня, и дорогу сюда.
И больше Хульчия ничего не сказала, повернулась и ушла внутрь своей хижины, закрыв за собой дверь.
- Почему ты не разрешил мне убить ее? – спросил Нэй, которого раздражала самоуверенность старухи.
Шуриген помолчал, посмотрел на пучок травы, который ему дала на прощание Хульчия, потом внезапно бодро вскинулся, словно стряхнул с себя сон.
- Для разнообразия. – отрубил он и залез на коня. Вдовушка вздохнул: ну наконец-то вернулся прежний Шуриген, а то «Хульчия, Хульчия!..»
Он тоже запрыгнул в седло.
Коршуны всегда обсыпали друг друга пошлыми шутками после тяжелых будней, поэтому Нэй, чтобы окончательно развеять тоску короля, бодро сообщил ему:
- У тебя вид такой, будто тебя пялили без остановки десять мужиков.
- Зато ты стоял там, за углом, как девственница в притоне, - был ответ.
На том и порешили. Но когда они скакали в ночи, освещаемые только бледной луной, Нэй рискнул вернуться к теме женщин.
- А что, разве можно оставлять женщин в живых?
- Нельзя.
- - Почему же ты оставил?
- Это был мой каприз.
- Жалко стало?
- Сама сдохнет. А тебе все-таки лучше прикрыть рот.
Больше никогда они не вспоминали про этот случай. И Хульчию Шуриген уже никогда не видел. А Нэй, как и всякий чиновник, хорошо запомнил, чем дышит его начальник.
________________________

Новый король очень много болел. То ли климат Степи подорвал его здоровье, то ли травмы детства давали о себе знать, но становилось ему день ото дня все хуже. Коршунам это не нравилось: они только недавно схоронили слепого Неглегора и уже надеялись обрести сильного и здорового правителя. А тут на тебе! Да и врачей в Степи не густо, а которые и есть – вояки, что с них взять? Водку с мятой смешают – на, лечись.
Делов-то!
Поэтому мучениям короля Шуригена не было пределов. Почти каждый день у него начинался с мигрени, потом добавлялась ломота в костях, далее его тошнило… Доходило даже до того, что правитель, скрывшись с глаз долой, снимал свой шлем-корону и опускал голову в реку. Потом он звал всех известных ему коршунов, которые знали хоть один способ как умерить головную боль. Те размешивали все, что могли найти в Степи, грели на огне и поили разными отварами своего короля, на некоторое время даруя ему радость жизни без боли.
А с утра все начиналось сызнова.
Кривуца-Вдовушка (вот уже год как бывший советником короля) смотрел на это все, и его беспокойство росло. Если так дальше пойдет – он останется без своего покровителя.
- В поход нам надо. – сказал он как-то, подкатившись к Шуригену. – Сам видишь, еды у нас мало, сырье закончилось совсем. И с тобой нужно что-то делать! Скоро холода, будешь так головой маяться – скоро и концы отдашь. А нам еще на каменные квартиры переселяться.
Шуриген бросил в Кривуцу камнем и начал костерить на чем свет стоит и его, и покойную мамашу, и всех коршунов, и саму Степь. Он кричал, что лучше знает, и чтоб советник катился к черту.
А через два дня король, напичканный самодельными лекарствами, уже был в седле и вел своих ребят на грабеж.
Такие вот дела творились…
День как день, городок был бедный, электричеством в нем и не пахло. Сарай на сарае. И все было как обычно – налетели, перерезали, женщин за космы – и на деревья. Город жечь не стали, не всё еще вынесли.
Шуриген не стал слезать с коня. Сонный, он сидел в седле, закутавшись в свой перьевой плащ, и из-под стального козырька следил за надоевшими уже картинами резни своими красными воспаленными глазами. Его бил озноб.
Кривуца был рядом и тоже на коне. Он посматривал на своего повелителя краем глаза, в то же время следя за ходом огромной драки, - сам Шуриген уже не мог за этим следить.
Дрянное лекарство улетучивалось, голова наполнялась свинцом и болью, тошнота подкатывала к горлу.
- Я тут бывал… - сказал король, сделав движение подбородком в сторону большой группы зданий, и почему-то головой склонился к гриве своего скакуна. Советник вздрогнул, таким слабым показался ему голос короля. Согнувшись, Шуриген продолжал бормотать:
- Ты смотри… пять этажей… Городская управа… Я знал тут женщину… единственную женщину, которую я любил…
Не договорив, он слез с коня медленно, качаясь во все стороны, как пьяный. Нэй испугался не на шутку: никогда еще Шуриген, этот махровейший женоненавистник, никогда он не говорил «единственная женщина, которую я любил»! Вероятно, ему настолько плохо, что он начал бредить. Хорошо, что коршуны его не слышат: какой позор для их короля!
А тем временем король-коршун направил неуверенные шаги к стене какого-то ободранного одноэтажного дома, ухватился за нее руками, но ноги его подкосились, и он сполз – точнее даже упал.
- Шуриген! – заорал советник. Спрыгнув с коня, он подбежал к лежащему в пыли Намко и перевернул его на спину – из носа предводителя лилась кровь.
- - Ну, твою мать… - выдавил сквозь зубы Кривуца, какое-то мгновение соображая, что дальше делать. Лекарство! Королю же в халяву пузырек сунули… Кривуца быстро нашел его и свинтил крышку, поднося пузырек к залитым кровью губам Намко.
- Пей!
- Не могу…- простонал король.
- Через «не могу»! – крикнул советник, разжимая пальцами его челюсти. И тут же получил удар по шлему.
- Пошел вон!! – заорал Шуриген, поднимаясь на локтях. Нэй успел заметить его затуманенные глаза перед тем как он рванулся к двери дома и, полулежа, начал бить в нее кулаком:
- Хульчия! Хульчия, открывай! Это я, Кёте Намко! Открой, Хульчия!
- С ума спятил… - почесал за шлемом Кривуца.
- … Открой, умоляю! Это я! Это я… - продолжал надрываться король, царапая дверь пальцами, потом их же запуская под шлем. Упершись руками в дверь, он внезапно заревел, как раненый бык и стал колотиться в дверь головой. Нэй, чувствуя, что он слабеет, зажал его в кольцо своих рук, как бьющуюся в истерике бабу, а потом залепил ему пощечину.
- Закрой рот! Ты сошел с ума!
- Я хочу сдохнуть!
- Шуриген! Кёте!! – затряс короля Кривуца. - Посмотри на меня, посмотри мне в глаза! Давай, разожми зубы, я волью тебе отвар… Слышишь? Кёте! Нельзя, чтобы тебя видели в таком состоянии. Тебя свои убьют, свои убьют, понимаешь? Поднимайся!
- Не могу!
- Через «немогу»!
Дверь открылась, на пороге - старуха. Нэй увидел женщину и аж челюсть уронил от удивлени. Тут баб живьем сжигают, гарь аж сюда доходит, и визги тоже, а она как ни в чем ни бывало сидит в своей конуре… Это, что ли, и есть та самая любовь предводителя?
- Хульчия!.. – прохрипел Шуриген.
И вот уже эта дряхлая старушенция хватает за шиворот самого повелителя Степи, и тащит его в свою хибару, а он плетется за ней покорно, как теленок. Ничего не понимая, Нэй вынул нож и забежал внутрь, прикрыв за собой дверь. Лучше бы коршунам не видеть своего короля в такой компании. А если они увидят – надо будет что-то им соврать… С короля что возьмешь? Он не в своем уме. Да и Кривуца хорош: зачем позволил этой сморщенной, как печеное яблоко, бабе увести с собой своего предводителя? Почему и сейчас стоял он у дверного косяка и смотрел, как старуха снимала с Намко шлем, обнажая то, что никто кроме коршунов не должен видеть? Вот уже и одежда спала, открылось белое тело с вытатуированными картинами – женщиной, посаженной на кол, большим коронованным коршуном, малым коршуном без короны, череп, разрубленный пополам саблей…
- Труби отступление. – сказал тихо Шуриген, даже не глядя в сторону советника. Согнувшись пополам, сидел он на разбитой лежанке и ладонями закрывал лицо, а та, которую он назвал по имени, ставила на табурет рядом с ним медные дымящиеся миски и какие-то бутылки.
- - А ты как? – неуверенно спросил Нэй короля.
- Я догоню. Пусть не жгут.
Кривуца помолчал.
- Я вернусь, - сказал. И выбежал.
С прощальным свистом вскочили коршуны на своих коней и только их и видели. Остался от города только безлюдный костяк и гора костей на пустыре…
А повелитель Степи сидел в старой халупе, как и пятнадцать лет назад, и старая Хульчия старательно выпаривала его голову, не произнося ни слова. Шуриген сидел покорно и терпел все это разнообразное зловоние, как будто он был не король коршунов, а никчемный маленький раб. Всего лишь несколько часов удалось ему побыть человеком снова, и готов он был, как и прежде, рассказывать старухе Хульчии свои маленькие обиды и страдания – единственному человеку в его жизни, который его слушал. Но Хульчия больше не хотела слушать его, а Шуриген не мог и слова выдавить. Только изредка натыкались друг на друга быстрыми взглядами…
За этим немым диалогом и застал их вернувшийся Кривуца. Он встал на прежнее место, скрестив руки на груди, в одной из которых был зажат кривой нож. Хотел было что-то сказать старухе, мол, если дернешься – шкуру спущу этим ножом. Но старуха даже в его сторону не смотрела, как будто Нэй был пустым местом.
Советник не мог понять произошедшего. Почему человек, убивший свою мать, стал в один миг таким слабым и малодушным? Почему вдруг кинулся к какой-то знахарке, а не увез в Степь какого-нибудь городского врача? Подумаешь – любил! Коршунам нельзя любить женщин, сам Намко это говорил. Да и не говорил – прямо таки пел!
И вот на тебе… Всю идеологию коту под хвост.
На улице была ночь, когда оба коршуна вышли из дома. Старуха безмолвно стала на пороге. Намко, пошатываясь, развернулся к ней и посмотрел на прощанье, но услышал такие слова:
- Забудь и меня, и дорогу сюда.
И больше Хульчия ничего не сказала, повернулась и ушла внутрь своей хижины, закрыв за собой дверь.
- Почему ты не разрешил мне убить ее? – спросил Нэй, которого раздражала самоуверенность старухи.
Шуриген помолчал, посмотрел на пучок травы, который ему дала на прощание Хульчия, потом внезапно бодро вскинулся, словно стряхнул с себя сон.
- Для разнообразия. – отрубил он и залез на коня. Вдовушка вздохнул: ну наконец-то вернулся прежний Шуриген, а то «Хульчия, Хульчия!..»
Он тоже запрыгнул в седло.
Коршуны всегда обсыпали друг друга пошлыми шутками после тяжелых будней, поэтому Нэй, чтобы окончательно развеять тоску короля, бодро сообщил ему:
- У тебя вид такой, будто тебя пялили без остановки десять мужиков.
- Зато ты стоял там, за углом, как девственница в притоне, - был ответ.
На том и порешили. Но когда они скакали в ночи, освещаемые только бледной луной, Нэй рискнул вернуться к теме женщин.
- А что, разве можно оставлять женщин в живых?
- Нельзя.
- - Почему же ты оставил?
- Это был мой каприз.
- Жалко стало?
- Сама сдохнет. А тебе все-таки лучше прикрыть рот.
Больше никогда они не вспоминали про этот случай. И Хульчию Шуриген уже никогда не видел. А Нэй, как и всякий чиновник, хорошо запомнил, чем дышит его начальник.
среда, 31 марта 2010
среда, 24 марта 2010
среда, 17 марта 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
понедельник, 15 марта 2010
суббота, 13 марта 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
Извиняюсь за длительное отсутствие, олько приполз из больницы, во вторник делали операцию. Чувствую себя вроде нормально, только прямо сидеть мне пока нельзя. Но скоро что-нить повешу.
пятница, 05 марта 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
Веером.
Это были последние минуты пребывания нашего героя в царстве Загура. На него нашла меланхолия и он попросил бога ночи дать ему возможность сыграть на чем-то. Поскольку легкие у него стали ни к черту - флейта была его несбыточной мечтой. Но мало того, что в этом призрачном мире можно было играть на флейте. Можно было играть и петь одновременно. Что Ма-Ра и сделал.
Мы возьмемся за руки и шагнем в туман на краю света,
И растворимся в нем, и исчезнем.
Не страшны нам будут ни смерть, ни война,
Мы, взявшись за руки, сбежим
В страну, где заканчивается земля и есть только небо.
Позади останутся страдания и память,
Нам ничего не нужно в новом доме.
Есть только мы, над бездной парящие,
Подобно странствующим звездам или птицам,
Подобно облакам из дыма,
В стране, где нету ничего, кроме покоя и свободы,
Где нет цепей, оружия и пыли.
Мы возьмемся за руки и шагнем в туман на краю света,
И растворимся в нем, и исчезнем.
После этой песни расвувствовавшийся Загур дал своему гостю под зад коленом и он очутился в реальном мире.

читать дальше
Это были последние минуты пребывания нашего героя в царстве Загура. На него нашла меланхолия и он попросил бога ночи дать ему возможность сыграть на чем-то. Поскольку легкие у него стали ни к черту - флейта была его несбыточной мечтой. Но мало того, что в этом призрачном мире можно было играть на флейте. Можно было играть и петь одновременно. Что Ма-Ра и сделал.
Мы возьмемся за руки и шагнем в туман на краю света,
И растворимся в нем, и исчезнем.
Не страшны нам будут ни смерть, ни война,
Мы, взявшись за руки, сбежим
В страну, где заканчивается земля и есть только небо.
Позади останутся страдания и память,
Нам ничего не нужно в новом доме.
Есть только мы, над бездной парящие,
Подобно странствующим звездам или птицам,
Подобно облакам из дыма,
В стране, где нету ничего, кроме покоя и свободы,
Где нет цепей, оружия и пыли.
Мы возьмемся за руки и шагнем в туман на краю света,
И растворимся в нем, и исчезнем.
После этой песни расвувствовавшийся Загур дал своему гостю под зад коленом и он очутился в реальном мире.

читать дальше
четверг, 04 марта 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
Это своеобразная икона. Как уже упоминалось, Хирихон - он не только первый предводитель коршунов, но еще и бог.
Иконография его сходна с иконографией бога войны - цепь-весы с кинжалом и человеком, орлиные лапы (здесь не видно), одежда... Только в отличии от бога войны, которому все равно кого убивать, Хирихон имеет своих любимчиков и выступает в роли покровителя, а все коршуны - это как бы его жрецы.
Символ его - разбитая цепь. Это значит, что он и его сторонники свободны от всего на свете, в том числе и от морали. Три трупа внизу - женщины, мужчины и ребенка символизируют то, что коршунам всё равно, какого пола или возраста их враг., а проткнутая кольями женщина на цепи Хирихона говорит об их презрении ко всему, что связано с женщинами.
"Убийство - твое святое право! Встретишь животное - убей животное, встретишь человека - убей человека. Я избрал вас и подарил вам свои перья, и всё, что видите вы перед собой - ваше. Нету на вас грехов, потому что вы - хозяева, они - ваши рабы, и всё, что есть на земле должно покориться вам, сильнейшим."
"Какой же мой грех, если я делаю то же, что и вы? Ваш бог - такой же Хирихон, но укутанный в белое. Не честнее ли сорвать эту одежду и показать истинную сущность? Не честнее ли убить ножом? Вы просите вашего бога даровать вам богатство - и я прошу Хирихона о том же. Но в отличии от вашего, мой бог дает мне всё и сразу!"
Одним словом, "Мы прославялем войну, единственую гигиену мира!" (с)
Вы можете сказать, что коршуны - ненормальные люди. Но они - лишь зеркало своей эпохи, когда жизнь человека не ставилась ни в грош, демократия существовала только для избранных, а люди покрывали свои алчные звериные морды масками доброжелательности.
Посмотрите в зеркало, - возможно, вы увидите их?

читать дальше
Иконография его сходна с иконографией бога войны - цепь-весы с кинжалом и человеком, орлиные лапы (здесь не видно), одежда... Только в отличии от бога войны, которому все равно кого убивать, Хирихон имеет своих любимчиков и выступает в роли покровителя, а все коршуны - это как бы его жрецы.
Символ его - разбитая цепь. Это значит, что он и его сторонники свободны от всего на свете, в том числе и от морали. Три трупа внизу - женщины, мужчины и ребенка символизируют то, что коршунам всё равно, какого пола или возраста их враг., а проткнутая кольями женщина на цепи Хирихона говорит об их презрении ко всему, что связано с женщинами.
"Убийство - твое святое право! Встретишь животное - убей животное, встретишь человека - убей человека. Я избрал вас и подарил вам свои перья, и всё, что видите вы перед собой - ваше. Нету на вас грехов, потому что вы - хозяева, они - ваши рабы, и всё, что есть на земле должно покориться вам, сильнейшим."
"Какой же мой грех, если я делаю то же, что и вы? Ваш бог - такой же Хирихон, но укутанный в белое. Не честнее ли сорвать эту одежду и показать истинную сущность? Не честнее ли убить ножом? Вы просите вашего бога даровать вам богатство - и я прошу Хирихона о том же. Но в отличии от вашего, мой бог дает мне всё и сразу!"
Одним словом, "Мы прославялем войну, единственую гигиену мира!" (с)
Вы можете сказать, что коршуны - ненормальные люди. Но они - лишь зеркало своей эпохи, когда жизнь человека не ставилась ни в грош, демократия существовала только для избранных, а люди покрывали свои алчные звериные морды масками доброжелательности.
Посмотрите в зеркало, - возможно, вы увидите их?

читать дальше
среда, 03 марта 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
вторник, 02 марта 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
понедельник, 01 марта 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
Южане - это несколько групп народов, которые живут на обширной территории южнее Бударана.
Вот их перечень. Ныряйте под море.
КАППАКИ
Родина - страна Каппа.
Каппаки в буквальном смысле слова солнечный народ. Их эмблема - солнечный диск, кружок в кружке. Она украшает не только их штандарт, но и одежду, предметы быта и ювелирные украшения.
Каппаки - одни из наиболее больших народов Юга. Они высокие, загорелые с краснинкой, атлетического телосложения. Волосы белые и кудрявые. Живут они на берегу моря и промышляют рыбной ловлей.
Одежда каппаков чем-то напоминает древне-греческую. Белые просторные одежды, которые завязывают во всевозможные узлы. Завязать одежду - это у них считается целым искусством. Соревнуются между собой, кто лучше и оригинальней завяжет узлы. Носят так же золоченые шнуры на поясе и кучу золотых украшений, как правило в виде кружков. Других металлов для украшений не используют. Женщины носят на одной руке массивный браслет с кольцом, в которое продевается конец плаща из легкой ткани. Так и ходят.
Каппа - жаркая страна, для туристов очень привлекательная. Всё есть: море, солнце, фрукты, красивые и добрые люди... и много золота!
Настурция и Энлиль - каппаки.

читать дальше
Вот их перечень. Ныряйте под море.
КАППАКИ
Родина - страна Каппа.
Каппаки в буквальном смысле слова солнечный народ. Их эмблема - солнечный диск, кружок в кружке. Она украшает не только их штандарт, но и одежду, предметы быта и ювелирные украшения.
Каппаки - одни из наиболее больших народов Юга. Они высокие, загорелые с краснинкой, атлетического телосложения. Волосы белые и кудрявые. Живут они на берегу моря и промышляют рыбной ловлей.
Одежда каппаков чем-то напоминает древне-греческую. Белые просторные одежды, которые завязывают во всевозможные узлы. Завязать одежду - это у них считается целым искусством. Соревнуются между собой, кто лучше и оригинальней завяжет узлы. Носят так же золоченые шнуры на поясе и кучу золотых украшений, как правило в виде кружков. Других металлов для украшений не используют. Женщины носят на одной руке массивный браслет с кольцом, в которое продевается конец плаща из легкой ткани. Так и ходят.
Каппа - жаркая страна, для туристов очень привлекательная. Всё есть: море, солнце, фрукты, красивые и добрые люди... и много золота!
Настурция и Энлиль - каппаки.

читать дальше
суббота, 27 февраля 2010
Пришел, увидел, закурил (с)
пятница, 27 ноября 2009
Пришел, увидел, закурил (с)
Что это я всё про бударанцев да про бударанцев, как будто в том мире больше никого и нет.
А вот, скажем, верования тех же южан взять. Как они рассматривали тех же коршунов?
К слову сказать, что про коршунов у бударанцев нет легенд, не смотря на то, что коршуны во всем стремились подражать Бударану. Только южане понасочиняли про этих бандитов такого, что волосы дыбом становятся.
Скажем так, коршуны в жизни и коршуны в фольклоре - разные вещи. Если в жизни это прозаичные грабители и совершенно обыкновенные люди, то в легендах они воистину сказочные. Ну во-первых, все поголовно умеют превращать свои руки в крылья и летать (как вариант - превращаться полностью в птиц). Во-вторых, многие из них умеют колдовать - насылать порчу, моры, холодпулять фаерболлы, радужные молнии, поднимать трупы
Король-коршун - наиверховнейший колдун и рубака. (на картинке именно он, в короне который).
По южанским верованиям, коршуны - ходячие мусорники. Они пришивают к своей одежде какие-то части награбленного добра. Это могут быть монеты, ленты, бусы, цепи, оружие, кости животных и людей, обрывки дорогих тканей и платков - абсолютно всё. Больше всего мусора на короле, отчего он якобы при ходьбе тарахтит. Плащи коршунов типа полностью из перьев (ИРЛ перья нашивали на плащ только сверху)
Коршуны в легендах всегда че-то там грабят и сносят это что-то в свое логово. Живут они не в степи, а на своеобразных таких пустырях в каменных подобиях замков и дворцов. Алсо, как и ИРЛ, люто-бешено ненавидят женщин, хватают их за косы и уносят в небо, откуда бросают на камни.
Образ жизни у них мрачный. В легендах они всегда несчастны, патамушта жизнь птицы - это для них кагбэ такое наказание свыше. Часто в сказках (да и фольклоре вообще) какая-нибудь девушка встретит сидящего на ветке человека с птичьими крыльями вместо рук, грустящего о своей судьбе. Так же бог может наказать за особо тяжкие грехи и оставить руки крыльями навечно.
Король-коршун якобы носит на себе часть такого проклятия - у него руки и ступни стали птичьими лапами. А еще он всегда болен, отчего имеет такой прыятный цвэт литса. Часто изображается как эдакий Кащей, чахнущий над награбленным добром. Даже якобы спит на горе из драг. металлов. оружия и предметов быта.

А вот, скажем, верования тех же южан взять. Как они рассматривали тех же коршунов?
К слову сказать, что про коршунов у бударанцев нет легенд, не смотря на то, что коршуны во всем стремились подражать Бударану. Только южане понасочиняли про этих бандитов такого, что волосы дыбом становятся.
Скажем так, коршуны в жизни и коршуны в фольклоре - разные вещи. Если в жизни это прозаичные грабители и совершенно обыкновенные люди, то в легендах они воистину сказочные. Ну во-первых, все поголовно умеют превращать свои руки в крылья и летать (как вариант - превращаться полностью в птиц). Во-вторых, многие из них умеют колдовать - насылать порчу, моры, холод
Король-коршун - наиверховнейший колдун и рубака. (на картинке именно он, в короне который).
По южанским верованиям, коршуны - ходячие мусорники. Они пришивают к своей одежде какие-то части награбленного добра. Это могут быть монеты, ленты, бусы, цепи, оружие, кости животных и людей, обрывки дорогих тканей и платков - абсолютно всё. Больше всего мусора на короле, отчего он якобы при ходьбе тарахтит. Плащи коршунов типа полностью из перьев (ИРЛ перья нашивали на плащ только сверху)
Коршуны в легендах всегда че-то там грабят и сносят это что-то в свое логово. Живут они не в степи, а на своеобразных таких пустырях в каменных подобиях замков и дворцов. Алсо, как и ИРЛ, люто-бешено ненавидят женщин, хватают их за косы и уносят в небо, откуда бросают на камни.
Образ жизни у них мрачный. В легендах они всегда несчастны, патамушта жизнь птицы - это для них кагбэ такое наказание свыше. Часто в сказках (да и фольклоре вообще) какая-нибудь девушка встретит сидящего на ветке человека с птичьими крыльями вместо рук, грустящего о своей судьбе. Так же бог может наказать за особо тяжкие грехи и оставить руки крыльями навечно.
Король-коршун якобы носит на себе часть такого проклятия - у него руки и ступни стали птичьими лапами. А еще он всегда болен, отчего имеет такой прыятный цвэт литса. Часто изображается как эдакий Кащей, чахнущий над награбленным добром. Даже якобы спит на горе из драг. металлов. оружия и предметов быта.
